Ты вроде поэзию любишь? Хочешь порадую?
Это было в Сpeдние века. На высотах Умбрии лесистой, Где смолою пахнет воздух чистый, И в затишье сонном городка Только ласточки поют в карнизе Вековых бойниц, поросших мхом, — Бернадоне Пьетро жил в Ассизи, Торговал он шелком и сукном. У него был сын. Веселый, нежный, В темной лавке старого купца Мальчик рос, мечтательный, небрежный К деньгам, счетам строгого отца. Он не мог понять его заботы О товарах, ценах, и в тоске Все следил, как Пьетро сводит счеты С важным видом мелом на доске. Скучно! Он глядит из-за прилавка, Улыбаясь, в глубину небес… Поскорей бы за город и в лес, На поля, где зеленеет травка!.. Иногда про сына своего Думал Пьетро хитрый, скопидомный: «Мой Франческо — мальчик добрый, скромный, Но купца не выйдет из него: Слишком нежен, слишком ручки белы. Все б ему наряды и духи, Все б ему романы да новеллы И стихи, проклятые стихи! Ох, уж эти мне поэты — манят Грезы славы. Признавался сам, Что однажды, глупой рифмой занят, Он едва не продал господам Из Кремоны мне в убыток полку Лучших свитков голубого шелку. Надо меры строгие принять!» И на сына Пьетро негодует. А меж тем его, как прежде, мать Потихоньку от отца, балует. Мальчик вырос; деньгам не узнал Он цены: чтоб только видеть вечно Радостные лица, он бросал Золото пригоршнями беспечно. Он любил веселье, жизнь, людей И родную зелень сосен, воду, Пиршеств шумную свободу. За столом, когда в кругу гостей Он смеялся и шутил бывало — В шутках что-то детское звучало И такое милое, что всех Побеждал невольно этот смех .................................. Над горами тихо пролетая, В красоте торжественной своей Вся дрожит и блещет ночь немая Мириадами живых огней. В полусне недвижимый над бездной На горах Альверно он стоял, Окруженный небом ночи звездной, Одинокий на вершине скал, И молился горячо. Светлело Перед ним в полночной темноте, Словно в блеске солнца на Кресте, Бледное, страдальческое тело. Каплями из ран сочилась кровь, Алая, во мраке черной ночи. Долу лик склонен, закрыты очи, А в улыбке — все еще любовь. Он покорно, тихо умирает. И Блаженный к Богу своему Поднял взор. От жалости к Нему, От любви душа изнемогает: «О как мало я Тебя любил, Как обидел! Это я, гвоздями Члены жалкие пронзив, убил Моего Спасителя грехами. Господи, я не могу смотреть На Твои мученья! Дай мне тоже, Дай страдать с Тобою вместе, Боже, И с Тобою вместе умереть. Лучше пусть Христос меня осудит, Пусть отвергнет, — сердцу легче будет, Только бы не умер Он, храня Кpoткий вид, исполненный смиренья… Боже, я не вынесу прощенья, Нет, не надо, не прощай меня!..» Но Спаситель открывает очи, На Франциска Он взглянул: в тот миг Взор такой любви из мрака ночи В глубину души его проник, Что как будто в первый раз Блаженный Понял, как Господь его любил, Понял, что за все грехи вселенной Умирая, Он людей простил. И Христос к нему все ближе, ближе, Он — казалось — обнимал его, И Франциск шептал с мольбой: «Возьми же, Господи, возьми меня всего!» И почувствовал он те же муки, Как Распятый, боль он ощутил, Словно кто-нибудь гвоздями руки И ступени ног ему пронзил. Во Христа душой преобразившись, Вместе с Ним был распят на Кресте, Вместе с Ним страдал и, с Богом слившись, За людей он умер во Христе. К Небу громким голосом взывая, Он упал: «Тебе я жизнь мою, Отче, ныне в руки предаю!» А над ним, по-прежнему блистая В непонятной красоте своей, Вся дрожит и блещет ночь немая Мириадами живых огней… ………………………………… Рано утром из окрестных келий Братья-иноки пришли за ним. Он лежал на скалах недвижим, И как будто от гвоздей алели Язвы на ногах, ладонях рук, На худом, прозрачно-бледном теле. В ужасе стояли все вокруг… …………………………………. Но потом открыл он очи вновь. Взор его был полон тайн небесных, Несказанных, и сочилась кровь Каплями из ран глубоких, крестных…
Нравится?
|